Выше головы! Том I - Russell d. Jones
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Признаешь. Он мёртв. Его убили на твоих глазах».
Нанда, будь она проклята!..
«Спокойно! Профессорша Нанда – то, что она есть. При выработке решений сочетают носителей полярных точек зрения. Были те, что голосовал „против“ утилизации. Значит, есть те, кто голосовал „за“. Ты ничего не сделаешь с ними. Ты ничего не сделаешь с ней. Или с Чарли. Всё уже случилось, правильно?»
Правильно. Должно было случиться. Чарли понимал это!
«Он рассчитывал на это».
Да.
«Это было самоубийство. Он воспользовался описанным в инструкции поводом. Правилом. Но он знал, что мало кто в лаборатории доведёт дело до конца. Тем более никто из вас».
Никто бы не стал!
«Да, никто из близких. Поэтому он рассчитывал на действия постороннего во всех смыслах этого слова. Кто способен нажать кнопку. И это подтверждает версию с самоубийством».
Сто тысяч раз да!
«Почему он так поступил?»
Откуда я знаю?!
«Подумай. Ты знал его лучше всех! У него был повод?»
Спрашиваешь!
«Перечисли».
Это и так понятно!
«Перечисли».
Нас лишили остатка прав. Нам установили этот проклятый предохранитель. Нас заставили носить эту полосатую мерзость. Нас лишили надежды жить как люди.
«И это повод, чтобы покончить с собой?»
Да.
«Ты бы покончил с собой из-за всего этого?»
Нет, я…
«Что – ты?»
Мне слишком нравится жить. Я согласен жить даже в таких условиях.
«Но условия тебе не нравятся».
Нет.
«И ты хочешь их изменить?»
Если получится.
«Как?»
Делать хорошо то, что поручат делать. Стараться из-за всех сил. Если не поможет, я снова подумаю об этом. Но не завтра. И не через месяц.
«Это ты. А Чарли? Он что-то мог изменить?»
Как? Там? На «Дхавале»? Что он мог?
«А что можешь ты? Здесь?»
Говорю: делать то, что поручат. Не знаю, что это будет. Возможно, нечто невыполнимое. Выше моих возможностей. Но если я смогу – я справлюсь. Я многое умею…
«А он так мог? Он мог на „Дхавале“ рассчитывать, что ему что-то поручат?»
Нет… Нет. Он был в тупике. Мы оба были. У нас специальности, для которых нужна публика. Остальным было проще. Можно вывернуться. Найти решение. Можно анонимно готовить. Или создавать одежду. Или музицировать для друзей. Но актёр нуждается в аудитории. Чарли говорил, что не получит других зрителей, кроме нас и сотрудников Проф-Хоффа, а это не считается.
«Но не это подтолкнуло?»
Он никогда не говорил мне, что хочет такого!
«А он бы сказал?»
Мы всё рассказывали.
«Вы?»
Нас было двое…
«А после твоего отъезда он должен был остаться один?»
Да.
«Это могло стать толчком? Перспектива лишиться близкого друга? Такого же бесправного и бесперспективного, как он?»
Да. Не знаю, что бы было со мной, если бы он улетел!
«Получается, он убил себя из-за того, что тебя забрали».
Да.
«Твоей вины в этом нет. Ты такая же жертва обстоятельств. И твоё положение не лучше. Ты здесь один. Впереди сплошная неизвестность. Но ты не совершил никаких ошибок. Твоё прошлое чисто. Ты можешь опираться на него. Черпать в нём силы. Самоубийство Чарли – это его решение. Ты не отвечаешь за это решение. Ты не виноват».
Да.
«Не виноват. Вспоминай это каждый раз, как накатит. А накатывать будет. Это нормально. Это потеря. Ты будешь долго отходить. Сконцентрируйся на текущем моменте…»
Я открыл глаза. Мы по-прежнему ехали в лифте. Висящая в центре кабины голографическая модель «Тильды» с ползущей красной точкой показывала наше положение. Мы двигались уже не «вертикально», по оси станции, а «горизонтально», поперёк. Ближе к космосу и земной силе тяжести. А я и не заметил, когда лифт повернулся!
Нортонсон терзал своё расписание. И одновременно пытался дозвониться. Красный колокольчик мигал в углу экрана. Инспектор Хёугэн старательно повторял: «Настоящее. Существующее. Двоякодышащее. Восходящее. Учащиеся». Шлем заглушал зубрёжку, но не до конца. Слышно, если прислушаться.
Их должно было подташнивать. Меня – нет. Я лучше переносил изменение силы тяжести, потому что меня сделали таким.
И каждого человека могли сделать таким. Чтобы домчаться из порта до жилых зон минут за пятнадцать. Или подняться из придонной станции терраформинга на поверхность. Или на космолифте в стратосферу. Не терять времени.
Способность быстро адаптироваться к тяготению было в списке самых востребованных способностей. Потенциально реализуемых способностей. Генетически программируемых.
Голосовали по этому списку каждый год. Обязательная тема общего референдума. Подобрались к порогу, после которого можно начать голосовать по отдельным позициям. И тут случился «Кальвис».
Любое вмешательство в ДНК считалось риском. Люди должны были оставаться землянами во всех смыслах этого слова. Должны были сохранить способности к воспроизводству при полном отсутствии ИскИнов. Даже минимальная зависимость считалась недопустимой. Но изменения всё равно шли, медленно, осторожно. Теперь будут ещё медленнее.
Не важно, что во время восстания «бэшек» логосы и камиллы доказали свою лояльность. Доверие к ИскИнам перестало быть безусловным.
Это было неправильно. На Земле, наверное, можно сократить до минимума участие ИскИнов в человеческой жизни. На станции всё зависит от них. Движение лифта. Вращение отсеков. Корректировка орбиты станции. Защита, проверка защиты и мгновенная реакция на опасность. Люди тоже участвовали, но само их участие обеспечивалось всё теми же ИскИнами…
– Сейчас приедем, – Нортонсон сообщил то, что и так было понятно.
Похоже, сам устал ждать. На табло лифта шёл обратный отчёт.
– Вам помочь? – Нортонсон повернулся к инспектору Хёугэну.
Тот уже снял шлем и щурился при ярком свете.
– Вам подсказать дорогу? Куда вам нужно?
– Сам разберусь, – отмахнулся Хёугэн.
«Вот дурак! – подумал я. – Ему же явно предлагали улучшить отношения! Коллега предлагал…»
Едва открылись двери, инспектор вышел. Не попрощался.
Я поднялся – и тут же сел обратно, не в силах двинуться.
– Магниты, – напомнил лейтенант.
Площадка, куда выходили двери лифтов, разветвлялась на три коридора. Нортонсон выбрал боковой, самый узкий, метров пять в ширину. На жемчужно-лазоревых стенах красовались разноцветные схемы с указателями. Пока я шёл за лейтенантом, успел кое-что прочитать. Это «Лифтовая зона Восточного сектора». Здесь можно было сесть на экспресс до противоположного Западного сектора. Он ходил по требованию или каждые пять минут. Через каждые девять метров были расположены санитарные комнаты. Имелись душевые и массажные. Террариум. Маленький театр. Холл назывался «площадью» и лежал в стороне от прямого пути к жилым и рабочим зонам.
Указатели не реагировали на нас – не показывали, где мы находимся. Из-за Нортонсона: он был из местного ОБ. Он не мог заблудиться… А я по косвенным признакам догадывался о направлении. Было утро четверга – значит, все при делах. И поскольку нам никто не встречался, это не «жёлтый» переход – судя по схеме, самый используемый. И не «красный» – по нему направляли новичков, прошедших регистрацию. Значит, «синий», который вёл к «площади». Но зачем нам туда?
Лифтовая зона была одним из четырёх крупнейших перекрёстков в структуре станции. Планировка рассчитана на плотный трафик. И он станет таким по мере заполнения станции. Сейчас здесь живёт и работает «порядка двадцати пяти процентов от желаемого количества». Эти цифры я успел глянуть дома, когда узнал про «Тильду-1». Мало людей, но хорошие показатели. Все независимые периферийные станции проходят через стадию малолюдности… И что мне это даёт? Почему я не узнал больше?! Позор! На что я потратил время?
На себя.
Стоило мне подумать об этом, как свет мигнул – и неистово заморгал. Глаза не успевали адаптироваться к смене освещённости, от контраста стало больно. И страшно. Яркость операционной. Удушающий мрак. Яркость. Мрак. Белое. Чёрное. Белое. Чёрное… «Что если свет погаснет – и наступит вечная, бесконечная тьма?»
«Мигание» прекратилось так же внезапно, как и началось. Зрение вернулось в норму, и я увидел хмурого Нортонсона. Он хотел что-то сказать. Но лишь махнул рукой, то ли ободряя, то ли приглашая следовать за собой.
Минуты через три мы вышли в холл. На «площадь». Вполне подходящий термин для общественного помещения: круглая форма и фонтан в центре. Почти как в старинном городе. В струйках воды резвились голографические летучие рыбки. Вокруг были прозрачные стены едален и студий. Наверху синел потолок с иллюзией бездонного летнего неба.
Это была нежилая окраина. Территория тех, кто регулярно выходил в космос – ремонтников, портовых инженеров, пилотов. Летучая рыбка символизировала такую работу. Я замечал этот образ на панелях «Флиппера» и в порту «Дхавала».
